Скоро масленицы бойкой
Закипит широкий пир.
П. А.Вяземский.
Полностью стихотворение П. Вяземского, из которого взяты строки для эпиграфа, звучит так:
Здравствуй, в белом сарафане
Из серебряной парчи!
На тебе горят алмазы,
Словно яркие лучи.
Ты живительной улыбкой,
Свежей прелестью лица
Пробуждаешь к чувствам новым
Усыпленные сердца!
Здравствуй, русская молодка,
Раскрасавица-душа,
Белоснежная лебедка,
Здравствуй, матушка-зима!
Из-за льдистого Урала
Как сюда ты невзначай,
Как, родная, ты попала
В бусурманский этот край?
Здесь ты, сирая, не дома,
Здесь тебе не по нутру;
Нет приличного приема
И народ не на юру.
Чем твою мы милость встретим?
Как задать здесь пир горой?
Не суметь им, немцам этим,
Поздороваться с тобой.
Не напрасно дедов слово
Затвердил народный ум:
«Что для русского здорово,
То для немца карачун!»
Нам не страшен снег суровый,
С снегом — батюшка-мороз,
Наш природный, наш дешевый
Пароход и паровоз.
Ты у нас краса и слава,
Наша сила и казна,
Наша бодрая забава,
Молодецкая зима!
Скоро масленицы бойкой
Закипит широкий пир,
И блинами и настойкой
Закутит крещеный мир.
В честь тебе и ей Россия,
Православных предков дочь,
Строит горы ледяные
И гуляет день и ночь.
Игры, братские попойки,
Настежь двери и сердца!
Пышут бешеные тройки,
Снег топоча у крыльца.
Вот взвились и полетели,
Что твой сокол в облаках!
Красота ямской артели
Вожжи ловко сжал в руках;
В шапке, в синем полушубке
Так и смотрит молодцом,
Погоняет закадычных
Свистом, ласковым словцом.
Мать дородная в шубейке
Важно в розвальнях сидит,
Дочка рядом в душегрейке,
Словно маков цвет горит.
Яркой пылью иней сыплет
И одежду серебрит,
А мороз, лаская, щиплет
Нежный бархатец ланит.
И белее и румяней
Дева блещет красотой,
Как алеет на поляне
Снег под утренней зарей.
Мчатся вихрем, без помехи
По полям и по рекам,
Звонко щелкают орехи
На веселие зубкам.
Пряник, мой однофамилец,
Также тут не позабыт,
А наш пенник, наш кормилец,
Сердце любо веселит.
Разгулялись город, села,
Загулялись стар и млад,—
Всем зима родная гостья,
Каждый масленице рад.
Нет конца веселым кликам,
Песням, удали, пирам.
Где тут немцам-горемыкам
Вторить вам, богатырям?
Сани здесь — подобной дряни
Не видал я на веку;
Стыдно сесть в чужие сани
Коренному русаку.
Нет, красавица, не место
Здесь тебе, не обиход,
Снег здесь — рыхленькое тесто,
Вял мороз и вял народ.
Чем почтят тебя, сударку?
Разве кружкою пивной,
Да копеечной сигаркой,
Да копченой колбасой.
С пива только кровь густеет,
Ум раскиснет и лицо;
То ли дело, как прогреет
Наше рьяное винцо!
Как шепнет оно в догадку
Ретивому на ушко,—
Не споет, ей-ей, так сладко
Хоть бы вдовушка Клико!
Выпьет чарку-чародейку
Забубенный наш земляк:
Жизнь копейка!— смерть-злодейку
Он считает за пустяк.
Немец к мудрецам причислен,
Немец — дока для всего,
Немец так глубокомыслен,
Что провалишься в него.
Но, по нашему покрою,
Если немца взять врасплох,
А особенно зимою,
Немец — воля ваша! — плох.
Дрезден, 20 февраля 1853.
Известно множество описаний Масленицы и в художественной литературе и в других источниках. К тому же этот праздник жив и в наше время, многие его обряды исполняются до сих пор, не говоря уж об общей радостной атмосфере, которая царит в дни Масленицы.
«Всюду весело, оживленно, всюду жизнь бьет ключом, так что перед глазами наблюдателя промелькнет вся гамма человеческой души: смех, шутки, женские слезы, поцелуи, бурная ссора, пьяные объятия, крупная брань, драка, светлый хохот ребенка. Но все-таки в этой панораме крестьянской жизни преобладают светлые тона: и слезы, и брань и драка тонут в веселом смехе, в залихватской песне, в бурных мотивах гармоники и в несмолкающем перезвоне бубенцов. Так что общее впечатление получается веселое и жизнерадостное: вы видите, что вся эта многолюдная деревенская улица поет, смеется, шутит, катается на санях».1
Стихия масленичных гуляний оказалась очень близка и Чайковскому, и Римскому-Корсакову, и Островскому и многим другим. У Островского в пьесе «Снегурочка»: «Конец зиме пропели петухи, Весна-Красна спускается на Землю», «Прощай, Масленица. Сладко, воложно (по В. Далю, воложный - жирный, масляный, сдобный, скоромный; вкусный, лакомый) нас кормила, суслом, бражкою поила. Прощай, Масленица...». Масленицу повсюду ожидали с большим нетерпением. Это был поистине всеобщий праздник.
Для сравнения приведем здесь Песню Еремки из оперы А. Н. Серова «Вражья сила»:
Потешу я свою хозяйку -
Возьму я в руку балалайку…
Широкая Масленица? Ты с чем пришла?
Со веселием, да с радостью,
И со всякими сладостями,
С пирогами, с оладьями
Да с блинами горячими,
С скоморохами-гудошниками,
С дударем да с волынками,
Со пивами ячменными,
Со медами свяченными...
Широкая Масленица!
Ты зачем пришла?
Поиграть, позабавиться
С молодыми, со молодками,
Покататься да потешиться
С бубенцами валдайскими...
Широкая Масленица! Ты с чем уйдешь?
Велики мои проводы -
Поведут вон из города
На санях на соломенных
Да с упряжкой мочальною...
Велики мои проводы -
С бородою кудельною,
С головою похмельною,
С кафтанами пропитыми
Да с носами разбитыми...
Широкая Масленица!
Широко известны классические живописные образы Масленицы - картины В. Сурикова и Б. Кустодиева.
В. Суриков. Взятие снежного города. 1891. Государственный Русский музей. Санкт-Петербург.
Б. Кустодиев. Балаганы.
Б. Кустодиев. Масленица. 1916. Государственная Третьяковская галерея. Москва
Приведенные описания Масленицы и картины русских художников дают представления о размахе празднования этого любимого в народе праздника. Можно ожидать, что и в музыке есть воплощения этой русской традиции в ее масштабном преломлении. С такой Масленицей мы встречаемся в балете И. Стравинского «Петрушка». Фортепианная пьеса П. Чайковского, хотя, конечно и передает настроение веселого праздника, но делает это средствами камерной музыки. Но и в этом камерном преломлении в музыке слышатся характерные переборы гармоники, звон бубенцов русских троек, шум толпы и плясок.
Пьеса П. Чайковского написана в сложной трехчастной форме. Поскольку средняя часть (B) в такой форме всегда контрастирует с крайними, то, если в крайних частях музыка радостная и приподнятая, настроение возбужденное, то в средней части непременно должен появиться какой-то новый элемент, новый поворот во всеобщем веселье. Чайковскому удается этого добиться. Но… все по порядку.
С первых звуков ощущение праздника наполняет душу слушателя; простыми, но очень точными средствами Чайковский передает характерное звучание гармоники: два удара аккордов в каждом из первых двух тактов и как бы исторгаемый ими отзвук (на слабую долю) создают впечатление растягиваемых и сжимаемых мехов инструмента. Звучание открытое, даже, можно сказать, прямолинейнее, очень похоже воспроизводит звучание гармоники. Вслед за этим мелодические переборы – в верхнем регистре и ответ в нижнем. Затем это повторяется. Так обрисованы два главных музыкальных элемента. Именно они разрабатываются всеми возможными способами: то господствует первый (аккорды, причем, именно так как они звучат на гармонике), то переборы. Воображение рисует не просто игру на этом народном инструменте, но игру, сопровождающею удалую русскую пляску. В середине этой части в круг как бы выходят солисты: на остро ритмически организованные реплики кавалера в басу – явно танцевальные (все можно представить себе как хореографическую сценку) отвечает – не без лукавства (синкопы и широкие скачки) – девушка. Постепенно к солистам присоединяются все участники праздника, и первая часть завершается общим ликованием.
Средняя часть пьесы явно рисует какой-то новый образ, быть может, театрализованное представление, что всегда было характерной особенностью праздника. Профессор К. Игумнов, славившийся исполнением музыки Чайковского и «Времен года» в частности, говорил, что здесь «медведя водят». И если вообще требуется некая иллюстрация к тому, что происходит в музыке, то этот образ кажется здесь уместным. В музыке действительно ощущается что-то массивное и неуклюжее, особенно в первых (и аналогичных) тактах этого раздела, изложенных октавами. Отсутствие мелких длительностей (они появляются только ближе к репризе, чтобы сделать постепенным переход к ней) создает ощущение более сдержанного движения, хотя формально композитор предостерегает от того, чтобы играть медленнее: он в начале этого раздела помещает ремарку L’istesso tempo (итал. - тот же темп). С приближением репризы музыка перемещается в более высокий регистр. Меняется образ – появляется звон бубенцов.
Третья часть пьесы (А1)- реприза - изменена по сравнению с первой, быть может больше, чем в других пьесах цикла: она сокращена (звучит лишь третий раздел первой части). И еще один яркий прием: музыка постепенно стихает, создавая ощущение, что праздник уходит, образы удаляются… Тишина (пауза с ферматой на весь такт, излюбленный Чайковским прием; мы встречались с ним в первой пьесе цикла – «У камелька»). Казалось бы, это все. И вдруг - как шальная выходка - заключительная фраза на самой яркой и громкой звучности (fff).
1Максимов С. Из очерков народного быта. Крестьянские календарные праздники. (1903). – Максимов С. Литературные путешествия. М. 1986. С. 282.
© Александр МАЙКАПАР
